Никита Маньковский: «Приверженность к медицине – это семейная традиция»

Никита Борисович Маньковский – доктор медицинских наук, профессор, заслуженный деятель науки и техники Украины, лауреат Государственной премии Украины. Его основные научные исследования связаны с изучением функциональных изменений нервной системы в процессе старения человека, особенностей развития, клинического течения, дифференциальной диагностики и лечения болезней нервной системы у людей старших возрастных групп.

Он – основатель отечественной нейрогеронтологии и нейрогериатрии. Никите Борисовичу – 90, он умен, образован, галантен, толерантен. Он – хранитель семейных традиций. Его профессия – даже не семейная традиция, а скорее семейная одержимость.

– У меня своеобразная семья. Мой дед, Никита Иванович, всю жизнь прослужил военным врачом в русской армии, дослужился до действительного статского советника (соответствует званию нынешнего генерал-майора), был удостоен титула потомственного дворянина с присвоением его последующим поколениям. Основной его медицинской специальностью была терапия.

Отец – Борис Никитич Маньковский – врач, корифей отечественной неврологии, академик АМН СССР; дочь Ирина – тоже врач, патофизиолог, доктор медицинских наук; внук – доктор медицинских наук, эндокринолог и, наконец, правнук – студент Национального медицинского университета им. А.А. Богомольца. По сути, пять поколений Маньковских учились в одном институте с конца ХІХ до начала ХХІ века.

– Что помните вы об alma mater? Какими были студенты и профессора в Киевском медицинском институте?

– Это было великолепное высшее учебное заведение. Если сравнивать Киевский медицинский институт времен моей учебы и продолжительной в нем работы, то сравнение будет явно в пользу 30-х годов. В конце 50-х годов институт стал преимущественно учебным заведением, а вот научный процесс, неповторимый дух научного лидерства несколько ослаб. Наряду с уходом старой гвардии губительные последствия привнесла и печально известная борьба с космополитизмом. Под прицелом оказались многие ведущие специалисты, в том числе и невропатологи, поскольку развитие этой отрасли медицины немыслимо без изучения достижений и использования опыта западных ученых. Помню, компетентные органы обвинили одного невропатолога в том, что на четырех страницах журнальной статьи он умудрился десять раз упомянуть фамилию Бабинского, поляка, работавшего во Франции, даже не понимая, что это было не цитирование его работ, а ссылки на широко известный симптом, присущий тем состояниям, о которых шла речь в статье.

У меня до сих пор сохранились в памяти яркие воспоминания о лекциях по электрофизиологии Д.С. Воронцова, ученика знаменитых физиологов Н.Е. Введенского и А.А. Ухтомского. Это были не просто сухие лекции, а практические экспериментальные уроки, на которых проблемы освещались чрезвычайно интересно. Лекционным ассистентом моего курса, кстати, тогда был Филипп Николаевич Серков, ныне академик Национальной академии наук Украины. Классические лекции академика М.М. Губергрица по пропедевтике внутренних болезней, которые он читал нам на третьем курсе, приковывали внимание слушателей. Блестящий лектор, он в совершенстве владел литературным украинским языком, его лекции приходили слушать студенты других факультетов. Макс Моисеевич был прекрасным диагностом, и мы с удовольствием принимали участие в его клинических обходах. Прекрасно помню лекции по инфекционным болезням профессора А.М. Зюкова. Такого блестящего лектора я, пожалуй, никогда больше не слушал. Анатолий Матвеевич доносил свои мысли до слушателей без каких-либо вводных, вступительных замечаний. Каждая его лекция, по сути, была монографией, посвященной той или иной патологии либо клиническому вопросу.

Кафедру факультетской терапии возглавлял академик Н.Д. Стражеско, что во многом определило профессиональный рост студентов как терапевтов. Каждая лекция Николая Дмитриевича была настоящей школой врачебного мышления, искусства постановки диагноза, в которых он использовал широкую палитру современнейших на то время методов терапии различных внутренних заболеваний. Он обычно читал лекцию два часа без перерыва, но настолько увлекательно, что никто и не думал возражать. Стражеско часто опаздывал минут на 20-30, поэтому «прихватывал» время следующей лекции, но мы были так увлечены, что не замечали этого. Экзамен по факультетской терапии я сдавал самому Николаю Дмитриевичу. Беседовали мы долго, минут тридцать, причем в основном не по билету, а по общетерапевтическим вопросам, которые казались ему важными. У меня осталась самая светлая память о нем, его уникальной интуиции, огромном клиническом опыте, умении творчески мыслить, иллюстрируя это при разборе больных на лекциях.

Очень интересным и своеобразным преподавателем был Алексей Петрович Крымов, заведующий кафедрой факультетской хирургии. Будучи пожилым человеком, он читал лекции, сидя в большом вольтеровском кресле. Возле него находился специальный рулон, который разворачивал один из ассистентов, где размещались отдельные иллюстрации лекции. Этот рулон был прообразом сегодняшних слайдов. А.П. Крымов был блестящим клиницистом – часто при освещении проблем хирургии касался смежных вопросов терапии, сердечно-сосудистой патологии и других, что было несвойственно хирургам того времени.

Из крупных ученых, лекции которых мне довелось тогда слушать, следует вспомнить профессора С.Д. Шахова, заведующего кафедрой гистологии. Неординарный человек, прекрасный лектор, Семен Дмитриевич очень живо освещал такую, в общем-то, суховатую дисциплину, как микроскопическое строение тканей. Цветными мелками на доске он рисовал органы, клетки, связи между ними.

На многих кафедрах была великолепно представлена история дисциплины, например, стены кабинета Н.Д. Стражеско, куда нас приводили как в музей, были увешаны гравюрами, фотографиями, иллюстрировавшими развитие терапевтической науки у нас и за рубежом. Подобные «галереи» были и в кабинете А.П. Крымова, и в кабинете моего отца.

– Кстати, это по настоянию отца вы пошли в медицину?

– Ну что вы. Отец предоставил мне возможность самому выбирать, где учиться. В 30-е годы в моде были инженеры, и я сознательно поступил в политехнический институт. Как-то раз, случайно попав на заседание Киевского общества хирургов, которое вел Алексей Петрович Крымов, я заинтересовался медициной и после второго курса КПИ перешел в медицинский институт. Мне зачли все общие предметы – философию, историю и др., а специальные я сдавал в течение первого года обучения. На втором курсе, будучи уже студентом-медиком, я работал в научном кружке при кафедре биохимии. Старшим лаборантом на кафедре был Ростислав Всеволодович Чаговец, будущий академик, племянник крупнейшего физиолога, одного из основателей мировой электрофизиологии. Со временем я тоже начал работать при кафедре физиологии, темой моей работы было изменение содержания витамина С в различных отделах центральной нервной системы под влиянием различных режимов жизни животного. Эта работа была сопредельна с неврологией, физиологией и биохимией. Таким образом, во время учебы в институте я уже активно занимался научной работой, причем в основном в области теоретических дисциплин, поэтому после окончания вуза меня рекомендовали в аспирантуру на кафедру нормальной физиологии.

– Вы хотели стать клиницистом-невропатологом, а как получилось, что вы поступили в аспирантуру при кафедре физиологии?

– Я действительно хотел быть неврологом, но при этом полагал и полагаю сейчас, что серьезная работа в этой отрасли невозможна без глубокого знания физиологии, поэтому аспирантуру я считал этапом, необходимым для дальнейшей работы. Кстати, мой отец в 1914 году, будучи доцентом кафедры неврологии Киевского университета, поехал на годичную стажировку в Цюрих, в Институт физиологии и морфологии нервной системы, руководителем которого был классик мировой неврологии К.И. Монаков (1853-1930). Думая о будущей клинической деятельности, отец считал необходимым глубоко изучить микроскопическую структуру центральной нервной системы.

Проучился в аспирантуре я недолго – всего три недели, меня мобилизовали, и с сентября 1939 по август 1945 года я был в действующей армии.

– Вы прошли всю войну – от начала до конца. Расскажите, пожалуйста, о военных годах.

– Службу я начал младшим врачом полка, участвовал в операции по присоединению западных областей Украины. Затем меня перевели в Киевское военно-медицинское училище, где я читал лекции по курсам инфекционных болезней и неврологии. В начале Великой Отечественной войны всех молодых преподавателей в училище заменили пожилыми, а нас отправили в воинские части. Я попал в 363-ю стрелковую дивизию, в составе которой участвовал в разгроме гитлеровцев под Москвой. Тогда я впервые увидел поля сражений с подбитыми орудиями, искореженной техникой, огромным количеством трупов...

Вообще я прошел всю войну в составе 2-й Гвардейской армии сначала врачом медсанбата, потом командиром медико-санитарной роты при медсанбате, затем начальником одного из отделов 168-го полевого эвакуационного пункта. Я отвечал за эвакуационную работу всех госпиталей армии, а их было около 25. По иронии судьбы, в одной армии я прослужил всю войну без ранений, в марте 1945-го меня перебросили в штаб армии и в тылу, в 10 км от линии фронта, я был ранен под Кенигсбергом. Ранение было тяжелым, с повреждением костей таза. Несколько недель пролежал в Каунасе, затем меня переправили в Москву, в госпиталь Центрального института травматологии, начальником которого был академик Н.Н. Приоров. В апреле ко мне приехала жена, которую я не видел четыре года, и попросила Приорова перевезти меня для дальнейшего лечения в один из госпиталей Киева. Приоров сказал, что это неразумно, мне необходимо специальное трехмесячное вытяжение, иначе я буду ходить, как утка. Жена, кстати, моя сокурсница и врач, сказала, что я не артист балета, и добилась моей эвакуации в киевский госпиталь, размещавшийся в нынешнем здании Минздрава. После выписки из госпиталя я получил ІІ группу инвалидности, а потом как-то перестал ее подтверждать, и все забылось.

– Вы сделали головокружительную карьеру: в 35 лет – ректор Черновицкого мединститута, затем проректор Киевского мединститута и одновременно заведующий кафедрой нервных болезней. Почему вы оставили преподавательскую работу?

– Когда возник вопрос о моем переходе в Институт геронтологии в 1964 году, необходимость оставить педагогическую работу была огромным для меня препятствием. Но перевесила интересная перспектива заняться проблемой возрастных изменений нервной системы, изучением особенностей течения нервных заболеваний в пожилом и старческом возрасте. Надо сказать, что наш институт уникальный, он был единственным в СССР в этой области. Создание такого института в Киеве было продиктовано, на мой взгляд, тем, что именно здесь работал фундатор этой новой отрасли медицины А.А. Богомолец. По инициативе Н.Н. Горева, ближайшего ученика А.А. Богомольца и Д.Ф. Чеботарева, ученика Н.Д. Стражеско и академика В.Н. Иванова, институт с момента создания установил тесные связи с ведущими геронтологическими центрами Европы и США, в частности с центрами в Балтиморе и Лондоне. Таким образом, мы влились в мировую «семью» геронтологов.

Надо отдать должное первому директору – академику Николаю Николаевичу Гореву, который, формируя Ученый совет института, привлек к работе в нем крупнейших клиницистов и теоретиков. Среди них были академики А.П. Крымов, Б.Н. Маньковский, Л.И. Медведь, Г.В. Фольборт, которые и определили становление института как научно-исследовательского центра страны. Это нашло отражение и в структуре института, в нем были представлены три крупнейших направления – клиническое, экспериментально-теоретическое и эпидемиолого-гигиеническое. Без этих трех китов дальнейшее развитие геронтологии было бы невозможным. Терапевтическое направление возглавил академик Д.Ф. Чеботарев; ортопедию и травматологию – профессор Е.П. Подрушняк, ученик А.Г. Елецкого; неврологию – я и профессор А.Я. Минц, ученик моего отца. Теоретическое направление возглавили Н.Н. Горев, корифей патофизиологии, представитель школы Богомольца, и блестящий биохимик, профессор Б.И. Гольдштейн. По инициативе Льва Ивановича Медведя, великолепно образованного и эрудированного, прекрасного организатора здравоохранения, были созданы научные лаборатории гигиенического направления: физиологии и гигиены труда, медицинской демографии и статистики. Лабораторией физиологии руководил Владимир Вениаминович Фролькис. Это был, не побоюсь этого слова, совершенно уникальный ученый, тонко чувствовавший современные тенденции в науке и создавший свои направления в геронтологии. Благодаря ему теоретические разработки института велись на совершенно новом уровне. Он дал начало развитию логических построений А.А. Богомольца, основанных на изучении долгожителей Кавказа, и на основании строгого научного анализа заложил фундамент изучения важнейших проблем геронтологии – возрастных изменений функциональных систем организма.

– Я знаю, что вы принимали непосредственное участие в этой экспедиции. Почему именно Кавказ? Каковы были результаты исследований?

– Изучение географии долгожительства показало, что районы, где живут долгожители, распределены неравномерно. Много долгожителей на Кавказе. Именно здесь регистрируются национально-этнические группы с высоким индексом долголетия – 42% всех лиц старше ста лет, особенно в Абхазии и Азербайджане. У коренного населения этих регионов наблюдается естественная, исторически повышенная концентрация долголетних людей, названная феноменом группового долгожительства. Для анализа механизмов группового долголетия проводились комплексные социально-этнографические и медико-биологические исследования коренного населения этих регионов. Мы исследовали более 7 тысяч человек, в результате чего установили влияние этнопсихологических, генетических факторов, особенностей питания, физической активности в формировании группового феномена долголетия.

Согласно данным генеалогического анализа частота семейного долголетия в Азербайджане составляет 81%, в Абхазии – 75%, кстати, у мужчин уровень семейного долголетия выше. Для долгожителей характерны некоторые цитогенетические маркеры по гетерохроматину. Данные о его роли в эволюции дают основание полагать, что варианты хромосомного полиморфизма у долгожителей являются проявлением молекулярно-генетических механизмов, определяющих долголетие. Подтверждением этому является ассоциация вариантов хромосомного полиморфизма с такими фенотипическими характеристиками, как репродуктивность, жизнеспособность и такими патологическими процессами, как, например, онкозаболевания, регулирующие влияние размеров гетерохроматина на рекомбинацию генов и, наконец, различие экоустойчивости гомо- и гетерозигот по С-хроматину.

В механизм формирования долголетия определенный вклад вносят особенности питания долгожителей. Их пища содержит мало холестерина, высокие концентрации витаминов, обогащена естественными антиоксидантами. Долголетие достигается за счет сравнительно низкого потребления жиров, оптимального соотношения полиненасыщенных и насыщенных жирных кислот, высокого уровня потребления витамина Е и т.д.

Весьма интересен социально-психологический фактор феномена долголетия в Абхазии и Азербайджане, к которому относят геронтокритический характер традиционной этнической культуры, советы старейшин. Люди такого возраста пользуются на Кавказе уважением. Старых людей приглашают на семейные торжества, где им отводят почетное место. Их стараются оградить от стрессов, не обижают и не забывают, обеспечивают лучшие бытовые условия, питание, уход. Для долгожителей характерно общение с родственниками, соседями, гармоничные взаимоотношения с детьми и внуками.

– Какова же психологическая структура личности и общая структура заболеваемости долгожителей?

– Стержнем их характера является положительная установка по отношению к окружающей среде, людям, к своей личности. Отношение азербайджанских долгожителей к своему возрасту характеризует тот факт, что 80% обследованных долгожителей считали его не очень большим. С одной стороны, у долгожителей срабатывает психологическая защита от осознания факта старения и неизбежности смерти, которая определяется особенностями характера, низким уровнем тревоги, контактностью, гибкостью психических реакций. В связи с этими психологическими особенностями долгожителей следует вспомнить высказывание Гуфеланда, который писал о том, что «среди влияний, укорачивающих жизнь, преимущественное место занимают страх, печаль, уныние, зависть, ненависть».

С другой стороны, для большинства долгожителей характерны высокая возбудимость и низкая стабильность, что формирует у них чувствительность к различным раздражителям, но эти реакции кратковременны. Они не фиксируются на переживаниях и неприятных ситуациях. У долгожителей Кавказа высокий уровень интеллекта, чувство юмора. Как известно, с возрастом меняется восприятие времени, увеличивается субъективное ощущение всеускоряющегося его течения. У долгожителей Кавказа, по сравнению с долгожителями Украины, менее выражено ощущение «бегущего времени» и по восприятию скорости его течения они приближаются к возрастной группе 40-50 лет.

Что касается общей структуры заболеваемости, данные комплексного обследования лиц старше 95 лет свидетельствуют о том, что у абхазских долгожителей в общей структуре возрастной патологии преобладают заболевания сердечно-сосудистой системы, у азербайджанских – нервной. И ни у одного из долгожителей не отмечено старческого слабоумия. Данные об особенностях возрастных изменений сердечно-сосудистой и нервной систем в трех национально-этнических группах (абхазцы, азербайджанцы, украинцы) послужили основанием, чтобы высказать предположение о замедленном темпе старения в регионах с высоким уровнем долголетия и сформулировать синдромы старения. У азербайджанцев синдром старения – неврогенный, у абхазцев – сосудистый, у украинцев – смешанный. Соответственно, уровень здоровья украинских долгожителей значительно ниже, чем кавказских, у них более выражено снижение возрастных изменений как нервной, так и сердечно-сосудистой систем.

– Никита Борисович, на ваш взгляд, в каких направлениях Институт удерживает лидирующие позиции сегодня?

– Мне кажется, потенциальные научные возможности института продолжают занимать достойное место в системе отечественной медицины. Хотя тяжелейшее положение с обеспечением современной аппаратурой, реактивами приводит к тому, что в исследованиях мы часто идем лишь за ведущими западными научными центрами. Особенно это касается исследований на молекулярном уровне, но теоретический сектор Института геронтологии, в котором живы традиции, подходы и научная идеология его основателей, продолжает успешно изучать вопросы старения.

Сегодня в институте работает ряд замечательных ученых. Ученик известного патофизиолога Н.Н. Зайко – академик Геннадий Михайлович Бутенко возглавляет исследования, посвященные важнейшей фундаментальной проблеме – возрастной иммунологии. Терапевтическое направление возглавляет ученик Д.Ф. Чеботарева – академик Олег Васильевич Коркушко – блестящий, эрудированный клиницист, он с успехом продолжает изучать проблемы геронтологии и гериатрии в терапии. Отделами физиологии и биохимии руководят крупные ученые, воспитанные Владимиром Вениаминовичем Фролькисом, – член-корреспондент АМН Украины, профессор Владислав Викторович Безруков, директор Института, и доктор медицинских наук, профессор Олег Константинович Кульчицкий. Отдел неврологии сегодня, по сути, трансформировался в три самостоятельных научных единицы, которыми руководят мои талантливые ученики: отделом возрастных изменений нервной системы – кандидат медицинских наук Наталья Юрьевна Бочинская; отделом, изучающим особенности клиники и лечения инсультов в пожилом возрасте, – доктор медицинских наук, профессор Светлана Михайловна Кузнецова; отделом физиологии и патологии подкорковых структур мозга – доктор медицинских наук, профессор Ирина Николаевна Карабань, ученый европейского уровня, работы которой признаны в мире. Недавно она получила премию А.А. Богомольца за коллективную монографию «Болезнь Паркинсона. Эпидемиология, патогенез, лечение, профилактика», которая вышла в московском издательстве «Медицина». Мои ученики защитили 57 кандидатских и 145 докторских диссертаций.

Несомненно талантлив профессор Владислав Владимирович Поворознюк, руководитель отдела клинической физиологии и патологии опорно-двигательного аппарата, прекрасно эрудированный, удачно сочетающий организацию исследований и подготовку научных кадров. В нашей стране В.В. Поворознюк, бесспорно, имеет громкое имя, он член нескольких европейских и всемирных ассоциаций. Защитили докторские диссертации В.Б. Шатило и В.Ю. Лишневская – ученики О.В. Коркушко, они толковые специалисты и организаторы. Я вижу их огромный потенциал и прекрасную перспективу исследований. К сожалению, я не упомянул многих руководителей лабораторий и научных сотрудников, которые плодотворно трудятся в институте.

– Хочу поговорить еще вот о чем. В течение двадцати лет вы были консультантом IV Главного управления Минздрава СССР. Кого вам приходилось консультировать?

– Это было давно, и учитывая давность времени можно рассказать. Как говорится, не для прессы. Полагаю, привлекали меня по инициативе академика Евгения Ивановича Чазова, который возглавлял эту службу. Вызывали лишь тогда, когда речь шла о возрастном компоненте патологии, а поскольку тогда почти все члены Политбюро входили в эту возрастную категорию, моими пациентами в определенной степени были М.А. Суслов, Л.И. Брежнев, Н.В. Подгорный, А.Н. Косыгин, В.В. Щербицкий, которых я консультировал неоднократно. Это было непросто, приходилось быть не только высококлассным специалистом, но и прежде всего дипломатом. Самым сложным было общение с их родственниками, которым надо было объяснять сложность заболеваний, часто – с плохим прогнозом.

– Во время революции 1905 года ваш отец участвовал в студенческих волнениях, за что был отчислен из Киевского университета Св. Владимира без права восстановления. Как относится ваш правнук, студент-медик к сегодняшним событиям в Украине?

– Сегодня нет человека, которого не волновала бы политическая ситуация в стране. Мой правнук Георгий ходит с оранжевой символикой, но ему всего лишь 17 и он не участвует в выборах. Собственно говоря, сегодня нет репрессий прошлого века, оранжевая революция, слава Богу, протекает без жертв. Надеюсь, также бескровно она и закончится. В любом случае право и желание молодых мыслящих людей принимать активное и непосредственное участие в решении дальнейшей судьбы украинского государства я поддерживаю. Когда решается судьба страны, молодежь не должна сидеть сложа руки. Твердо верю, что мы живем в европейской стране. Навсегда!